Записки технотеолога в миру (11-20)

742. Сегодня настоятель объявил, что пишет роман. Единственное, чего удалось от него добиться, это названия романа («Тысяча лайков земных») и эпиграфа (взят из одного древнего анонимного трактата: «…ибо что лучше — тысяча лайков земных или один лайк небесный?»). Чуть позже, однако, настоятель раздобрился и добавил, что роман «на исторические темы».

---

1225. Сегодня настоятель поднял важный вопрос. Дело было в институтской столовой (метасимуляция советского НИИ), настоятель вдруг замер, подняв вилку с наколотым на неё пельменем в сметане, и сказал: одного не понимаю, почему пока в каком-нибудь неизвестном дометароссийском городе не выпьешь, ничего не понятно; то есть на самом деле понятно: добрая половина всех дел в Дометароссии совершалась либо в нетрезвом виде, либо в состоянии похмелья; соответственно, этанол является обязательным инструментом исследователя этого хронотопоса; однако это всё понятно лишь извне, скажем так, медиологически, как понятны невозможно длинные периоды у аль-Фолкнера, длящиеся ровно столько, сколько, по-видимому, длилось действие выпитой им дозы виски (в этом смысле виски выступает частью писательского медиума); но почему об этой исследовательской необходимости прямо не сказано внутри самого хронотопоса? Почему же не сказано, возразил я, ведь еще аль-Писарев указывал на то, что похмелье, или, как он писал, Katzenjammer, «кошачий плач», есть характерная черта русского самосознания; не говоря уже об «Иронии фатума» и прочей фильмической «похоти глаз». Да, но — продолжал настоятель — именно потому, что алкоголь формально не признан в качестве медиума, мы не сразу можем отделить фольклорный юмор и иронию вокруг него от серьёзного исследовательского мануала; а всему виной что?.. Настоятель, ухмыляясь, обвёл нас взглядом. Технофобия, сказал до того молчавший сотрудник Музея поломок, царившая тогда технофобия не позволяла увидеть technicité алкоголя, устойчивый метакультурный схематизм его действия, его впряженность в индустриальные и общественно-политические цепи; все шутки про пьяных — хорошо вытесненный страх техники; ибо нет ничего самого по себе смешного в однообразных повторяющихся действиях пьяницы, подобных перелёту птиц или закату солнца. Настоятель кивнул, мы метавыпили.

---

1227. Читатели из прошлого часто интересуются, на что похож наш институт (Метароссийский институт технотеологии, или MIT; совпадение с аббревиатурой знаменитого Массачусетского технологического института неслучайно: это было придумкой безвременно почившего директора института — по прошествии нескольких сотен лет эти два учреждения хронологически склеились и сегодня принимаются за одно; так нам удалось продуктивно ввести в заблуждение инопланетчиков, любящих совать нос не в свои дела). Если очень коротко, то это смесь советского НИИ, монастыря древней христианской Церкви (армянской или ассирийской) и какого-нибудь IT-центра в Кремниевой долине (ныне, как известно, смытой волной цунами). Соответственно, мы живём одновременно в этих трёх мирах и храним и передаём память о них. К этому нужно добавить, что наша жизнь проходит в условиях победившего межгалактического шиизма. Именем Аллаха, Терпеливейшего, Ас-Сабура, нам даровано право беспрепятственно осуществлять свои исследования на краю обитаемой галактики, в планетной системе OGLE-2005-BLG-390L в созвездии Скорпиона, где у нас размещается сеть лабораторий, трансиндивидуальные кельи (метаобщежития) и гигантский фитнес-клуб.

Записки технотеолога в миру (1-10)

1468. Наш настоятель знает, как я не люблю Москву. Москва — засохшая смоковница, царство бесплодия, летаргический сон воображения. Это город ни-одной-революции, рассеяние без надежды на собирание, вечное движение, скрывающее вечное отсутствие движения. Даже сегодня, спустя годы после того, как Москва перестала существовать, я чую её застарелый яд в умах и сердцах облачного множества. Воистину, зло не в деспоте, а в тех, кто приютил его в своих домах и по нескольку раз в день расступается перед ним на своих дорогах.

---

217. Академик Фоменко хорошо демонстрирует, как путаются в истории буквальный и переносный смыслы. Например, Данте называет современное ему «авиньонское пленение пап» «вавилонским пленением», историки комментируют, что это лишь метафора («библейские воспоминания» Данте), но когда внимательно смотришь в текст, там не обнаруживается никаких указаний на то, что речь о Вавилоне ведётся в переносном смысле. Это общая и глубокая проблема. Мистики жалуются на то, что их понимают в переносном смысле, когда они говорят в буквальном, и наоборот (Корбен); то же можно сказать о трип-репортах. Единственный случай, когда «буквальность переносного» дана нам непосредственно в опыте, это опыт засыпания — когда образы, о которых мы потом рассказываем как о некоем «другом», не буквальном мире, становятся этим, буквальным миром. «Буквальность» — уже деформат письма (букв). ~Теория деформатов.

---

910. ~К футурархеологии графического пользовательского интерфейса. На самом деле никакого текста, никаких окон, иконок и пр. на экране компьютера нет. Всё это своеобразная иллюзия, или перспектива. В действительности на экране компьютера изображается множество светящихся точек — пикселей, — которые мы в соответствии с нашими анатомическими детерминантами и принятой социокультурной конвенцией собираем в текст, окна, иконки и т.д. Представим себе инопланетное существо с таким зрением, что оно способно за один квант времени увидеть только один пиксель. Не зная больше ничего о структуре репрезентации информации на экране, это существо будет воспроизводить в себе эти отдельные точки и пытаться доискаться до их значения. Примерно таким для археологов далёкого будущего предстанет «чтение» (или декодировка, или распаковка, или перевод, или интерпретация) графического интерфейса XX–XXI веков.

---

3881. ~К технотеологии творчества. Творчество существует не только во времени (как чередование операций соединения, разделения и удерживания), но и в пространстве. Мы всегда творим здесь и там, так и сяк, не помня потом, не разбирая, не зная всего своего творчества. Самым главным парадоксом творчества является то, что все эти разрозненные его проявления — собранные или рассеянные, удержанные или не удержанные — относятся к некоему целому. Это целое в нашей культуре называют по-разному: человек, личность, стиль и тому подобное. Нам здесь интересно не само это целое, а отношение целого и его частей и отношения частей между собой. Этими отношениями занимается наука мереология.

---

2. Писать в социальные сети грешно и бессмысленно. Бессмысленно — потому что всё это быстро рассеется в других новостных лентах, затеряется на твердотельных накопителях, перестанет пинговаться. Грешно — потому что, публикуя что-то, мы считаем, что имеем право на кражу чужого внимания. Но, как говорит наш настоятель, если вообще ничего туда не писать, там останутся одни идиоты и подлецы, охочие до человеческих душ. А мы не готовы доставить им такую радость.